Художник Терион Нисмайл занимался психогенной живописью в королевстве
Кристальных  городов.  Почувствовав  однажды  отвращение  к   собственному
творчеству, он перебрался в темные леса восточного континента.  Всю  жизнь
он прожил на родной земле, путешествуя по ее чудесным городам, меняя время
от времени, как того  требовали  особенности  его  профессии,  великолепие
одного места на роскошь другого. Он родился в  Дандилмире,  здесь  написал
свои  первые  полотна.  Это  были  пейзажи  Огненной  долины,  в   которых
отразилась вся его юношеская пылкость и неуемная энергия. Затем он  провел
несколько лет в изумительном Канцилоне, а позже переехал в Сти - огромный,
совершенно неповторимый город. Он помнил время, проведенное  в  прекрасном
Халанксе неподалеку от  королевского  замка,  и  те  последние  пять  лет,
которые прожил в самом замке, работая при дворе короля Трейма. Его полотна
отличались изысканным совершенным стилем и отражали такую же изысканную  и
совершенную  натуру.  Но  именно  безупречность,  красота  и   великолепие
окружающего вызывают со временем оцепенение души,  притупляют  способности
художника. К сорока годам Нисмайл почувствовал,  что  зашел  в  тупик.  Он
возненавидел свои знаменитые картины, а  собственное  совершенство  начало
казаться ему просто-напросто профессиональным застоем.  Все  его  существо
стремилось к чему-то новому, необычному.
     Душевный кризис художник почувствовал во время  работы  в  прекрасных
садах королевского замка. Король  попросил  его  написать  здесь  картины,
которые украсят строящуюся на окраине перголу.
     Нисмайл с радостью  согласился  выполнить  просьбу.  Он  стоял  перед
холстом и глубоко вдыхал воздух, стараясь  войти  в  то  состояние,  когда
душа, отделившись от дремлющего разума, запечатлит на  психочувствительном
полотне возникшее перед ним видение  во  всей  его  неповторимой  глубине.
Художник  окинул  взором  холмы,  прекрасно  разбитые  аллеи  и  аккуратно
подстриженные кусты, и вдруг волна яростного протеста нахлынула  на  него.
Он вздрогнул, покачнулся и чуть не  упал.  Этот  неподвижный  пейзаж,  эта
стерильная красота, все эти сады, с любовью  ухоженные  и  прекрасные,  не
нуждались в нем -  художнике.  Они  сами  были  произведениями  искусства,
талантливо выполненными, но абсолютно безжизненными. Как это все мерзко  и
отвратительно!  Нисмайл  опять  покачнулся,   почувствовав   внутри   себя
раздирающую боль. Он услышал удивленные  возгласы  находящихся  неподалеку
людей и, открыв глаза, увидел, что все они с ужасом и в полнейшем смятении
уставились на его почерневший  и  пузырящийся  холст.  "Закройте  это!"  -
закричал художник. Все бросились к холсту, а он  стоял  среди  обступивших
его людей, как  статуя.  Когда  к  нему  вернулся  дар  речи,  он  сказал:
"Передайте королю Трейму, что я не смогу выполнить его заказ".
     В  тот  же  день  Нисмайл  вернулся  в  Дандилмир,  и   закупив   все
необходимое, двинулся на восток. Он сел на судно,  отправлявшееся  в  порт
Пилиплок, расположенный на континенте Зимрол, внутренние  районы  которого
представляли собой дикую,  совершенно  безлюдную  местность,  куда  четыре
тысячелетия назад король Стиамот изгнал аборигенов-метаморфов, одержав над
ними окончательную победу.
     Нисмайл представлял себе Пилиплок грязным захолустьем, но,  к  своему
удивлению, обнаружил, что  это  огромный  древний  город  с  математически
строгой планировкой. Привлекательного в этом было, конечно,  мало,  но  на
лучшее надеяться не приходилось, и Нисмайл двинулся на небольшом суденышке
вверх по реке Зимр. В городе Верф он вдруг решил сойти на берег,  и  наняв
фургон, отправился в леса, расположенные  в  южной  части  континента.  Он
хотел забраться в  самую  глушь,  где  нельзя  обнаружить  никаких  следов
цивилизации. Наконец, ему удалось найти такое место недалеко  от  быстрой,
темной речушки. Здесь он и построил  себе  небольшую  хижину.  Прошло  три
года, как он  покинул  королевство  Кристальных  городов.  Все  это  время
Нисмайл путешествовал в одиночестве и совсем не занимался живописью.
     Нисмайл начал постепенно приходить в себя. Все здесь  было  для  него
непривычным  и  необычным.  На  его  родине   мягкий,   умеренный   климат
поддерживался  искусственно.   Там   всегда   была   весна.   Воздух   был
неестественно чист и свеж. Дожди шли в строго определенное  время.  И  вот
сейчас он вдруг оказался в этом влажном болотистом лесу,  где  небо  часто
покрывалось тяжелыми облаками и  нередки  были  густые  туманы,  а  иногда
целыми днями шли непрекращающиеся дожди, где жизнь растений развивалась по
каким-то своим законам, а вернее, не подчинялась никаким  законам  вообще.
Ничто не напоминало здесь тот порядок и симметрию, к которым он привык.
     Нисмайл почти отказался от одежды. Сам находил те  коренья,  ягоды  и
растения, которые могли сгодиться в  пищу;  а  на  реке  сделал  небольшую
запруду и ловил там какую-то шуструю,  темно-красную  рыбешку.  Он  часами
бродил по густым джунглям, наслаждаясь их необыкновенной красотой  и  даже
испытывая  своего  рода  удовольствие  от  напряженного  состояния,  когда
пытался найти в этой чаще дорогу к своей хижине. Часто он  пел,  громко  и
неумело, чего раньше не случалось никогда. Несколько раз начинал  готовить
холст, но всегда оставлял его нетронутым. Он  сочинял  совершенно  нелепые
стихи и с  чувством  декламировал  их  своей  необыкновенной  аудитории  -
высоким деревьям и причудливо сплетенным лианам. Иногда он вспоминал замок
короля Трейма. Размышлял, не нанял ли тот нового художника, чтобы все-таки
украсить перголу несколькими пейзажами, и старался представить  себе,  как
цветут сейчас вдоль дороги, ведущей в Хайморпин, прекрасные халатанги.  Но
такие мысли приходили к нему редко.
     Он потерял ощущение времени и  уже  не  мог  сказать  точно,  сколько
недель прожил в этом лесу, пока не встретил первого метаморфа.
     Он столкнулся с ним случайно на сыром, топком лугу в  двух  милях  от
своей хижины выше по течению реки. Сюда он пришел, чтобы собрать мясистые,
ярко-красные клубни болотной лилии, которые затем разминал и  пек  из  них
лепешки, заменяющие  ему  хлеб.  Клубни  росли  глубоко.  Ему  приходилось
ложиться на землю и, прижимаясь к ней  щекой,  вытаскивать  их  из  жидкой
грязи, засунув туда руку по самое плечо. И вот  он  встал,  весь  в  тине,
сжимая в руке мокрые, грязные  клубни,  и  неожиданно  заметил  фигуру  на
расстоянии чуть более десяти ярдов от себя.
     Он  никогда  не  видел  метаморфов.  Коренных  обитателей   Маджипура
навсегда изгнали из Аланрола - главного континента, где Нисмайл прожил всю
свою жизнь. Но он знал, как они выглядят, и сейчас был уверен,  что  перед
ним стоит один из них -  худощавое  существо  высокого  роста,  с  грубыми
чертами  лица,  раскосыми  глазами,  очень  маленьким  носом  и  жесткими,
упругими волосами бледно-зеленоватого оттенка. На нем была только  кожаная
набедренная повязка, а у пояса на  ремне  висел  острый  короткий  кинжал,
изготовленный из какого-то темного  дерева  и  гладко  отполированный.  Он
стоял как ни в чем не бывало, опираясь  на  самодельную  трость,  скрестив
свои длинные ноги. Вид у него  был  и  пугающий,  и  добродушный,  и  даже
какой-то смешной. Нисмайл решил не поддаваться панике.
     - Здравствуйте, - беззаботно сказал он. - Вы не  возражаете,  если  я
буду собирать здесь клубни?
     Метаморф ничего не ответил.
     - Здесь неподалеку моя хижина. Зовут меня Терион Нисмайл. Я занимался
психогенной живописью в королевстве Кристальных городов.
     Метаморф по-прежнему молча  разглядывал  его.  Но  вот  на  его  лице
мелькнуло какое-то непонятное выражение, он повернулся  и  с  достоинством
зашагал к джунглям, где вскоре скрылся из вида.
     Нисмайл  пожал  плечами  и  опять  принялся  вытаскивать   из   грязи
питательные клубни.
     Недели через две он встретил другого метаморфа, а может, это был  тот
же самый. Нисмайл сдирал в этот момент кору с  лиан,  намереваясь  сделать
веревку для ловушки на билантонов. Абориген  снова  как  призрак  бесшумно
возник перед ним и некоторое время молча рассматривал его издалека, как  и
в прошлый раз стоя на одной ноге.  Нисмайл  опять  попытался  вызвать  это
необыкновенное существо на разговор, но при первых же его словах  метаморф
исчез так же бесшумно, как и появился.
     - Подождите! - крикнул художник. - Я бы хотел поговорить с вами.
     Но рядом уже никого не было.
     Несколькими днями позже он собирал хворост и вдруг почувствовал,  что
за ним кто-то наблюдает. Боясь, что метаморф  опять  исчезнет,  он  быстро
сказал ему:
     - Я поймал билантона и собираюсь его зажарить. У меня  слишком  много
мяса. Может быть, вы разделите со мной обед?
     Метаморф улыбнулся (вернее, Нисмайл принял за  улыбку  ту  загадочную
тень, которая промелькнула у него на лице, хотя  она  могла  означать  что
угодно) и, как бы соглашаясь вступить в контакт, вдруг изменил свой облик,
став точной копией Нисмайла -  та  же  коренастая  фигура,  те  же  темные
проницательные глаза и черные, до  плеч,  волосы.  Художник  вздрогнул  от
удивления и неожиданности и испуганно заморгал глазами. Придя в  себя,  он
улыбнулся и, решив согласиться на такую необычную форму общения, сказал:
     - Замечательно! Мне всегда хотелось узнать, как вы это делаете. -  Он
поманил его рукой. - Пойдемте! Пока билантон будет жариться, мы  поговорим
с вами. Вы ведь понимаете наш язык, не так ли? -  Было  как-то  непривычно
вести беседу с точной копией самого  себя.  -  Скажите  что-нибудь.  Здесь
поблизости расположена деревня метаморфов? Или пьюриаров...  -  поправился
он, вспомнив, что сами метаморфы называли себя  именно  так.  -  Здесь,  в
джунглях, много живет пьюриаров? - Он снова сделал манящий жест  рукой.  -
Пойдемте в мою хижину. Мы разведем огонь. У вас нет вина? Вы знаете,  вино
- это единственное, чего мне здесь  очень  не  хватает,  хорошее,  крепкое
вино, которое делают в Малдемаре. Наверное, мне уже и не  придется  выпить
его. Но ведь в Зимроле тоже делают какое-то вино, не так  ли?  Ну  скажите
хоть что-нибудь.
     Но на лице  метаморфа  появилась  похожая  на  ухмылку  гримаса.  Она
придала ему какое-то грубое и странное  выражение,  не  свойственное  лицу
Нисмайла, и метаморф принял свой прежний облик. Развернувшись, он  зашагал
прочь.
     Нисмайл еще некоторое время надеялся, что тот вернется  с  вином,  но
так никого и не дождался. Странные существа, думал  он.  Может  быть,  они
сердятся на то, что он обосновался на их территории? А может, наблюдают за
ним, опасаясь, что его послали на разведку перед переселением сюда  людей?
Странно, но пока он чувствовал  себя  в  безопасности.  Метаморфов  всегда
считали злобными и агрессивными. Конечно, они были непонятными существами,
вызывающими у людей суеверный страх. Множество  легенд  ходило  о  набегах
метаморфов на человеческие поселения. Это и понятно -  издавна  затаили  в
себе метаморфы горькую обиду и ненависть к людям, которые вторглись  в  их
мир и выселили из родных мест в дикие джунгли. Нисмайл всегда считал  себя
чертовском доброжелательным, неспособным никому причинить зла,  и  поэтому
надеялся, что метаморфы каким-нибудь внутренним чутьем поймут:  он  пришел
сюда не как враг. Он очень хотел стать  им  другом.  После  стольких  дней
одиночества и безмолвия он с удовольствием пообщался бы с этими  странными
существами, может, даже написал бы кого-нибудь из них. Уже не раз думал он
об этом - так хотелось снова испытать чувство творческого  экстаза,  когда
душа, отделившись от плоти, соприкасается с полотном и создает на  нем  те
образы, которые способен увидеть и почувствовать только он один! Теперь он
уже не мечущийся от неудовлетворенности художник,  каким  был  у  себя  на
родине, и эта внутренняя перемена несомненно должна найти свое отражение в
его работах.
     Несколько дней он  размышлял  над  тем,  как  ему  завоевать  доверие
метаморфов, заставить их преодолеть ту скованность и  пугливость,  которые
мешают установлению контакта. Со временем, думал он, они привыкнут к нему,
начнут разговаривать, примут приглашение разделить с  ним  еду,  а  потом,
возможно, кто-то согласится позировать...
     Но шли дни, а ему больше не встретился ни один метаморф. Он бродил по
лесу, с надеждой вглядываясь в густые заросли, спускаясь в глубокие, сырые
овраги, но метаморфов нигде не было. Он решил, что поторопился  установить
с ними контакт и спугнул их.  Правда,  это  несколько  не  соответствовало
всеобщему представлению об их злобности и агрессивности. Но как бы там  ни
было, он постепенно  начал  терять  надежду  сойтись  с  ними  поближе.  В
общем-то, Нисмайл не особо страдал от одиночества, но сознание  того,  что
где-то рядом живут разумные существа, с которыми он не  может  посещаться,
начало наводить на него тоску, вынести которую было нелегко.
     Однажды теплым влажным днем, спустя несколько недель после  последней
встречи с метаморфом, Нисмайл купался  в  глубокой  запруде,  образованной
ниже по течению реки нанесенной сюда галькой, недалеко от своей хижины.  И
вдруг  он  увидел  стройную  фигуру,  промелькнувшую  в  густых   зарослях
голубоватого кустарника у самой воды. Он стал быстро карабкаться на берег,
царапая о камни колени.
     -  Подождите!  -  закричал  он.  -  Пожалуйста,  не  пугайтесь...  не
уходите...
     Фигура исчезла, но Нисмайл  продолжал  судорожно  пробираться  сквозь
кусты и через несколько  минут  увидел  ее  снова  у  огромного  дерева  с
ярко-красной кроной.
     Он резко остановился,  увидев  перед  собой  не  метаморфа,  а  самую
обыкновенную  женщину,  вернее,  молодую,  изящную  девушку.  Она   стояла
совершенно обнаженная. У  нее  были  густые  золотисто-каштановые  волосы,
узкие плечи, маленькая грудь и весело блестящие глаза.  Она,  по-видимому,
совсем не испугалась  его  -  лесная  фея,  которой,  очевидно,  доставило
удовольствие вовлечь  его  в  эту  маленькую  погоню.  Пока  он  стоял,  в
изумлении разинув рот, она не спеша  разглядывала  его,  а  потом,  звонко
рассмеявшись, сказала:
     - Вы весь поцарапались. Разве можно так неосторожно бегать по лесу?
     - Я боялся, что вы исчезнете.
     - О! Я и не собиралась убегать далеко. Вы знаете, я  ведь  уже  давно
наблюдаю за вами. Вы живете в той хижине, правильно?
     - Да. А вы? Где вы живете?
     - Где придется, - беззаботно ответила она.
     Он с  удивлением  взглянул  на  нее.  Ее  красота  восхищала  его,  а
бесстыдство ставило в тупик. Он уже было подумал, не галлюцинация ли  это.
Иначе откуда ей здесь  взяться?  И  что  может  делать  в  диких  джунглях
человеческое существо в одиночестве, да к тому же совсем голое?
     Человеческое существо? Конечно, нет. Нисмайл вдруг понял это,  и  его
охватила тоска,  как,  бывало,  в  детстве,  когда  снилось  что-то  очень
желанное, а утром приходилось с грустью сознавать,  что  это  только  сон.
Вспомнив, с какой легкостью метаморф принял его  облик,  Нисмайл  вынужден
был смириться с печальной реальностью  -  конечно,  это  их  проделки.  Он
внимательно изучал девушку, стараясь найти на ее лукавом, бесстыдном  лице
подтверждение своей догадки: резко очерченные скулы,  раскосые  глаза.  Но
внешне она ничем не отличалась от обычного человека. И все же, чем  дольше
он думал о том, что встретить здесь  себе  подобное  существо  практически
нереально, тем глубже была его уверенность,  что  перед  ним  -  настоящий
метаморф.
     Но он не хотел верить в это, и потому решил ничем не  выдавать  себя,
надеясь, что она, не заметив его  подозрений,  сохранит  хотя  бы  внешний
девичий облик.
     - Как вас зовут? - спросил он.
     - Сариза. А вас?
     - Нисмайл. Где вы живете?
     - В лесу.
     - Значит, где-то здесь есть поселок?
     Она пожала плечами.
     - Я живу сама по себе.
     Она направилась к  нему,  и  он  почувствовал,  как  напрягаются  его
мускулы и полыхают щеки. Она тихонько прикоснулась к царапинам и  ссадинам
на его груди и руках.
     - Болит?
     - Немного. Надо бы промыть их.
     - Да. Давайте вернемся к пруду. Туда есть дорога получше, чем та,  по
которой бежали вы. Идите за мной.
     Она раздвинула густые  заросли  папоротника  и  показала  ему  узкую,
хорошо утоптанную тропинку. Еще мгновение - и она легко и быстро  побежала
вперед, а он  -  за  ней,  любуясь  на  ходу  грациозностью  ее  движений,
волнующей  игрой  мышц  спины  и  ягодиц.  Он  бросился  в  пруд  и  сразу
почувствовал, как холодная вода успокаивает жгучую боль его  исцарапанного
тела. Когда они вылезли на берег, ему страшно захотелось  притянуть  ее  к
себе и заключить в объятия, но  он  сдержался.  Они  уселись  на  замшелом
берегу. Ее озорные глаза блестели.
     - Моя хижина находится недалеко отсюда, - сказал он.
     - Я знаю.
     - Может быть, пойдем ко мне?
     - В другой раз, Нисмайл.
     - Хорошо, в другой раз.
     - Откуда ты? - спросила она.
     - Я родился в  королевстве  Кристальных  городов.  Знаешь,  где  это?
Занимался психогенной живописью в королевском замке. Ты  слышала  о  такой
живописи? Картины пишутся мысленно на психочувствительных полотнах. Я могу
показать тебе и даже написать тебя, Сариза. Я пристально смотрю на натуру,
пытаясь всем своим существом постигнуть ее истинный смысл, потом  вхожу  в
состояние транса -  это  почти  сон  наяву,  во  время  которого  воплощаю
увиденное и прочувствованное мной в  некие  образы,  отражающие  состояние
моей души, и выплескиваю все это в едином порыве на полотно...
     Едва ли она слушала его.
     - Ты хочешь прикоснуться ко мне, Нисмайл?
     - Да, очень.
     Густой бирюзовый мох был мягок, как ковер. Его рука потянулась к  ней
и замерла в нерешительности. Он все еще сомневался, не в силах  отделаться
от мысли, что перед ним очередной метаморф, который просто  затеял  с  ним
игру. Страх и отвращение к этим  существам,  копившиеся  у  представителей
человеческого рода  тысячелетиями,  давали  о  себе  знать.  Он  с  ужасом
представил, как, прикоснувшись к ней, почувствует липкую, противную  кожу,
какая, по его мнению, должна была быть у метаморфов. А если  она  прямо  в
его объятиях превратится в нечто,  не  поддающееся  описанию?  Она  лежала
рядом с ним, закрыв глаза и  приоткрыв  губы.  Она  ждала.  Содрогаясь  от
ужаса, он с усилием протянул руку и положил ей на грудь. Тело ее оказалось
теплым и упругим, каким оно и должно быть  у  молодой,  здоровой  девушки.
Тихо вскрикнув, она прижалась к нему.  В  его  сознании  успел  возникнуть
гротескный  образ  метаморфа  -  худая,  угловатая  фигура,  неестественно
длинные  конечности  и  совершенно  плоское  лицо.  Но  он  заставил  себя
отбросить эти мысли и, отключившись, забылся в ее объятиях.
     Они еще долго лежали неподвижно, сцепив руки и не произнеся ни слова.
И даже когда пошел дождь, не  шелохнулись,  а  с  наслаждением  подставили
сильным, прохладным струям разгоряченные тела. Он открыл глаза  и  увидел,
что она с любопытством смотрит на него.
     - Я хочу написать тебя, - сказал он.
     - Нет.
     - Не сейчас. Завтра. Ты придешь в мою хижину, и тогда я смогу...
     - Нет.
     - Я не писал несколько лет. Для меня очень важно  попробовать  начать
все сначала. Я очень хочу написать тебя.
     - А я этого совсем не хочу.
     - Пожалуйста.
     - Нет, - сказала она нежно и встала. - Пиши джунгли, пруд, но  только
не меня. Хорошо?
     Расстроенный, он кивнул.
     - А сейчас мне нужно идти, - промолвила она.
     - Ты скажешь мне, где живешь?
     - Я уже сказала - где придется, в  лесу.  Почему  ты  спрашиваешь  об
этом?
     - Потому что хочу найти тебя снова. Если ты исчезнешь, как  я  узнаю,
где искать тебя?
     - Я знаю, где тебя найти, - ответила она. - Этого достаточно.
     - Ты придешь ко мне завтра, в мою хижину?
     - Думаю, да.
     Он взял ее за руку и притянул к себе. Но сейчас она была уже  не  так
податлива, как раньше. И опять та  таинственность,  которая  окружала  ее,
встревожила его душу. Ведь он так ничего и не узнал о  ней,  кроме  имени.
Поверить в то, что она так же, как и он, бродит в одиночестве по джунглям,
было очень трудно; но с  другой  стороны,  вряд  ли,  находясь  здесь  уже
столько времени, он мог не заметить поблизости поселения людей. Оставалось
одно объяснение -  она  все-таки  метаморф,  рискнувший  войти  в  близкий
контакт с человеком. Он гнал от  себя  эти  мысли,  но  здравый  смысл  не
позволял ему отвергнуть свою догадку полностью. И все-таки она была похожа
на человека и вела себя как человек. К  тому  же  не  лишена  человеческих
чувств.  В  какой  степени  развита  у  метаморфов  способность  к   таким
перевоплощениям? Этого он не  знал,  но  очень  хотел  спросить  ее  прямо
сейчас, верны ли его предположения, однако понимал, что  это  глупо.  Ведь
она не ответила прямо ни на один из его вопросов, не ответит и на этот. Он
решил промолчать. Она мягко высвободила  свою  руку  и  пошла  к  зарослям
папоротника, где вскоре скрылась из вида.
     Нисмайл ждал ее в своей хижине весь следующий день, но она не пришла.
Это его совсем не удивило.  Их  встреча  была  каким-то  сном,  фантазией,
интерлюдией вне времени и пространства. Он и не надеялся увидеть ее снова.
Ближе к вечеру Нисмайл вытащил  из  привезенных  с  собой  вещей  холст  и
натянул его на раму, решив попробовать написать  вид  из  своей  хижины  в
пурпурных сумерках. Он долго изучал пейзаж, соизмеряя  вертикальные  линии
высоких,  стройных  деревьев   с   горизонтальной   поверхностью   густого
кустарника, усыпанного желтыми ягодами, но в конце концов отложил холст  в
сторону. Ничто в этом пейзаже не всколыхнуло душу художника. Он решил, что
утром отправится вверх по течению реки, в то место, где находится огромный
камень, из расщелины которого пробиваются похожие на резиновые шипы ростки
каких-то сочных, мясистых растений, - там во всяком случае вид получше.
     Однако утром у него  постоянно  возникали  предлоги  отложить  начало
своего путешествия, а к полудню выяснилось, что идти уже  слишком  поздно.
Он  неторопливо  работал  в  своем  небольшом  саду,  где  недавно   начал
выращивать вид кустарника, плодами которого питался. В  середине  дня  над
лесом навис густой туман.  Он  зашел  в  хижину.  Спустя  несколько  минут
послышался стук в дверь.
     - Я уже потерял надежду, - сказал он ей.
     На ее лбу и бровях были капельки влаги. - "Это, наверное, от тумана",
- подумал он.
     - Я обещала прийти, - тихо сказала она.
     - Вчера.
     - Вчера? - произнесла она  и,  засмеявшись,  вытащила  из-под  одежды
бутыль. - Ты любишь вино? Я достала немного. Мне пришлось далеко  идти  за
ним... вчера.
     Это было молодое вино, от которого обычно лишь щиплет язык. На бутыли
не было этикетки, и он предположил, что  это  какое-то  местное  вино,  не
известное на его родине. Они выпили его все.  В  основном  пил  он  -  она
только подливала ему. А когда бутыль опустела, вышли  на  воздух  и  долго
любили друг друга на холодной, сырой земле, пока не погрузились в  сладкую
дремоту. Она разбудила его после полуночи  и  отвела  в  хижину,  где  они
провели остаток ночи, тесно прижавшись друг к другу. А утром она  ни  разу
не порывалась уйти. Они пошли к пруду, чтобы  искупаться,  и  снова  долго
лежали в обнимку на бирюзовом мху. Потом она повела его к огромному дереву
с красной корой, где он увидел ее в первый раз, и  показала  плод  желтого
цвета, длиной в три-четыре  ярда,  который  упал  с  одной  из  гигантских
ветвей. Нисмайл глядел на него с подозрением. Он лежал расколотый  надвое,
обнажив свою алую мякоть с огромными, блестящими черными семенами.
     - Это двикка, - сказала она. - Мы можем запьянеть от него.
     Она сняла с себя одежду и завернула в нее  несколько  больших  кусков
плода - они отнесли их в хижину и ели все утро. Они  пели  и  смеялись  до
самого обеда, а потом зажарили  несколько  рыбин,  пойманных  в  маленькой
запруде, сооруженной на реке Нисмайлом. Позже, когда они лежали  рядышком,
наблюдая, как над лесом опускается ночь, она  задавала  ему  самые  разные
вопросы  о  его  прошлой  жизни,  живописи,  детстве,   путешествиях.   Ее
интересовало все: и те города, где он побывал, и королевский двор, и замок
с бесчисленным количеством комнат.  Вопросы  лились  потоком,  и  он  едва
успевал на них отвечать. Воистину, ее любопытство было беспредельно.
     - Что мы будем делать завтра? - наконец спросила она.
     Так они стали любовниками. Первые несколько дней они почти ничего  не
делали - только ели, купались, занимались любовью и  поглощали  опьяняющий
плод. Он уже не боялся, что она исчезнет так же неожиданно, как  появилась
в его жизни. Постепенно она перестала задавать ему вопросы, а он, со своей
стороны, решил пока ни о чем ее не спрашивать,  предпочитая  оставить  все
как есть.
     А между тем он не мог отделаться от навязчивой мысли об  истинной  ее
сущности. Скользя руками по ее гладкой коже, он содрогался от ужаса, думая
о том, что за этой  красотой  скрываются  уродливые  формы  метаморфа.  Он
пытался избавиться от своих страшных подозрений, но тщетно. В  этой  части
континента не было человеческих поселений, а  мысль  о  том,  что  девушка
добровольно решилась на  одинокую  жизнь  здесь,  не  укладывалась  в  его
голове. Скорее всего, она -  один  из  таинственных  метаморфов,  которые,
точно призраки, бродят по этим влажным  лесам.  Ночью,  при  слабом  свете
звезд он иногда подолгу смотрел на нее спящую, со страхом ожидая, что  она
вот-вот начнет  терять  человеческий  облик,  однако  никаких  перемен  не
замечал и тем не менее продолжал ее подозревать.
     И все же вряд ли у метаморфов заложено стремление  искать  общения  с
людьми, а тем более демонстрировать свою доброжелательность  к  ним.  Ведь
именно люди отняли у них Маджипур -  огромный  мир,  в  котором  они  жили
испокон  веков.  Люди  пришли  сюда  много  тысяч  лет  назад.   Метаморфы
переживали упадок, и их некогда неприступные каменные города  превратились
в руины. Именно люди разорили их окончательно,  отняли  самые  плодородные
земли, подавили последнее  восстание  (это  было  время  правления  короля
Стиамота) и изгнали в дикие леса Зимрола, чтобы навсегда вычеркнуть их  из
памяти.  Для  большинства  людей  Маджипура  метаморфы  были  всего   лишь
призраками далекого прошлого. Почему же тогда один из них проявил  к  нему
такой интерес, предложил эту искусно разыгранную любовную страсть, скрасив
тем самым его одиночество? Иногда, испытывая нечто близкое к  безумию,  он
представлял, как Сариза сбрасывает  в  темноте  свою  прекрасную  маску  и
поднимается над ним,  спящим,  намереваясь  вонзить  ему  в  горло  острый
кинжал. Он понимал,  что  все  это  глупые  фантазии.  Если  бы  метаморфы
задумали его убить, они могли бы это сделать, не прибегая к подобного рода
спектаклям.
     Одним словом, предположение  о  том,  что  она  -  метаморф,  так  же
абсурдно, как и обратное.
     Чтобы отделаться от этих мыслей, он решил заняться живописью. И вот в
один из необыкновенно ясных, солнечных дней он отправился вместе с Саризой
к тому самому камню, прихватив с собой все необходимое для работы.  Она  с
восхищением наблюдала за его приготовлениями.
     - Ты что, на самом деле рисуешь мысленно? - спросила она.
     - Да. Я мысленно сосредоточиваюсь на натуре, трансформирую ее в своей
душе, а потом... ну, ты сама все увидишь.
     - А это ничего, что я буду смотреть? Не испорчу твою картину?
     - Конечно, нет.
     - А если в твой творческий процесс вмешается еще одна душа?
     - Это невозможно. Полотна воспринимают только мои мысли.
     Он прищурился, подбирая масштаб для своей будущей  картины,  отступил
на несколько футов в одну сторону, а потом в другую. У  него  пересохло  в
горле и дрожали руки. Столько лет минуло с тех пор, как он  последний  раз
стоял вот так же перед холстом! Не утратил ли он за это  время  свой  дар?
Сохранил ли технику? Он взглянул на холст и мысленно коснулся  его.  Потом
снова бросил взгляд на натуру: пейзаж  был  великолепен  -  яркие,  сочные
краски, прекрасная композиция, включающая в себя массивную каменную глыбу,
поросшую причудливыми красными ростками с желтыми верхушками, и все это на
фоне залитого ярким солнечным светом леса. Да, это именно то,  что  нужно.
Эта  картина  должна   передать   красоту   непроходимых   джунглей,   всю
таинственность и непостижимость мира метаморфов и оборотней.
     Он закрыл глаза и, войдя в состояние  транса,  выплеснул  на  полотно
свои мысли и чувства.
     Сариза удивленно вскрикнула.
     Нисмайл  почувствовал,  как  все  его  тело  покрылось  испариной,  и
покачнулся, стараясь восстановить дыхание. А затем, окончательно  придя  в
себя, взглянул на стоящий перед ним холст.
     - Прекрасно, - прошептала Сариза.
     Он  содрогнулся  от  увиденного.   Эти   скачущие   линии,   мрачные,
расплывчатее краски, тяжелое, мрачное небо, нависшее над горизонтом, - все
это не имело ничего общего с тем  пейзажем,  истинный  смысл  которого  он
пытался постигнуть минуту назад. И что самое ужасное - это не имело ничего
общего с его, Териона Нисмайла,  творчеством.  Грязная  мазня,  искажающая
действительность, которая появилась на холсте помимо его воли и желания.
     - Тебе не нравится? - спросила она.
     - Это совсем не то, что я чувствовал.
     - Зато как это было здорово - на холсте вдруг появляется картина!  Да
еще такая замечательная!
     - Ты считаешь, что она замечательная?
     - Конечно! А разве ты так не считаешь?
     Он удивлением взглянул на нее. Замечательная? Она  либо  льстит  ему,
либо совсем ничего не понимает в живописи. Но ведь это ужасная  картина  -
мрачные краски, чуждый ему стиль. Нет, это не его работа.
     - Я вижу, тебе не нравится, - сказала она.
     -  Я  не  писал  почти  четыре  года.  Наверное,  поторопился.  Нужно
попробовать еще раз.
     - Это я все испортила, - сказала Сариза.
     - Ты? Не говори глупостей.
     - В твою работу вмешались мои мысли, мое видение этого пейзажа.
     - Я же говорил тебе, что полотна воспринимают только мои мысли.  Даже
если бы меня окружали тысячи людей, никто не смог бы помешать мне.
     - Но, возможно, я каким-то образом отвлекла тебя и нарушила ход твоих
мыслей.
     - Чепуха.
     - Я пойду прогуляюсь, а ты попробуй еще раз.
     - Нет, Сариза. Все нормально. Чем дольше я смотрю на нее, тем  больше
она мне нравится. Пошли домой - искупаемся, поедим двикку и  будем  любить
друг друга. Хорошо?
     Он снял холст с рамы и свернул его.  И  тут  ему  показалось,  что  в
словах Саризы есть какой-то смысл. Несомненно, в его картину  вошло  нечто
странное. Что если действительно она испортила ее? Может быть, на его душу
как-то повлияла скрытая сущность метаморфа, внесла в  его  мысли  какой-то
чуждый оттенок?
     Они молча шли вдоль берега реки, а когда добрались до поляны, где  он
собирал клубни и где впервые увидел метаморфа, его терпение лопнуло.
     - Сариза, я хочу спросить тебя кое о чем, - вырвалось у него.
     - О чем?
     Он больше не мог себя сдерживать.
     - Ты не человек, правда? Скажи мне, ты - метаморф?
     Она взглянула на него широко раскрытыми глазами и покраснела.
     - Ты серьезно?
     Он кивнул.
     - Я - метаморф? - Она засмеялась, но не совсем естественно. - Что  за
безумная идея?!
     - Отвечай мне, Сариза. Смотри мне в глаза и отвечай.
     - Это глупо, Терион.
     - Пожалуйста, отвечай мне.
     - Ты хочешь, чтобы я доказала тебе, что я - человек? Но  как  я  могу
это сделать?
     - Я хочу, чтобы ты сказала мне, кто ты, человек или нечто другое.
     - Я - человек, - произнесла она.
     - И я могу в это верить?
     - Не знаю. Ты спросил - я ответила. - В ее  глазах  вспыхнул  лукавый
огонек. - Разве я не похожа на  человека?  Неужели  ты  думаешь,  будто  я
притворяюсь?
     - Не знаю...
     - Почему ты думаешь, что я - метаморф?
     - Потому что в этих джунглях живут только метаморфы, - ответил он.  -
Разве не логично? Хотя... - он запнулся. - Ну хорошо. Ты ответила и ладно.
Вообще-то это был глупый вопрос. Давай оставим эту тему. Хорошо?
     - Странный ты какой-то!  Ты,  наверное,  сердишься.  Думаешь,  это  я
испортила твою картину.
     - Я так не думаю.
     - Ты не умеешь врать, Терион.
     - Хорошо. Я тебе скажу. Что-то испортило мою картину, но что  именно,
я не знаю. Знаю только: я хотел написать совсем не это.
     - Попробуй еще раз.
     - Попробую. Давай я напишу тебя, Сариза.
     - Я говорила тебе, что не хочу.
     - Но это нужно мне. Я хочу разобраться  в  собственной  душе.  И  мне
удастся это сделать, если только...
     - Напиши двикку, Терион. Напиши свою хижину.
     - Но почему ты не хочешь мне позировать?
     - Не хочу и все.
     - Это не ответ. Ну что в этом такого?
     - Прошу тебя, Терион.
     - Ты боишься, что я увижу тебя на полотне в том виде, в каком  ты  не
хочешь, чтобы я тебя видел? Да? Ты боишься, что, написав  тебя,  я  получу
другой ответ на свой вопрос?
     - Прошу тебя...
     - Я хочу написать тебя.
     - Нет.
     - Объясни, почему.
     - Не могу.
     - И все равно я это сделаю! - Он  достал  холст.  -  Здесь,  на  этой
поляне, прямо сейчас... Встань у самого берега. На одно мгновение.
     - Нет, Терион.
     - Если ты любишь меня, Сариза, ты позволишь мне написать тебя.
     Это был грубый шантаж. Он это понимал, и ему  стало  стыдно  за  свое
поведение. Он увидел, что она рассердилась, в ее глазах появилась какая-то
жесткость, чего он раньше никогда не замечал. Они стояли, молча глядя друг
другу в глаза. Затем она холодно сказала:
     - Хорошо. Но только не здесь, Терион. В твоей хижине. Пиши меня  там,
если хочешь.
     Всю дорогу они не разговаривали. Ему захотелось забыть обо всем.  Ему
казалось, он совершил какое-то насилие, и был готов отказаться  от  всего.
Но назад пути нет - не вернуть ту гармонию их отношений до тех  пор,  пока
он не получит ответ на свой вопрос.
     Он начал устанавливать холст, чувствуя на душе тревогу.
     - Где мне встать? - спросила она.
     - Где хочешь. У реки или у хижины.
     Ссутулившись, она побрела к хижине. Он кивнул и через  силу  завершил
последние приготовления. Сариза, не отрываясь,  смотрела  на  него.  В  ее
глазах блестели слезы.
     - Я люблю тебя! - неожиданно выкрикнул он и вошел в состояние транса.
Последнее, что он видел перед тем, как закрыть глаза, была Сариза, которая
вдруг выпрямилась, расправила плечи, ее глаза сверкнули, на лице появилась
улыбка.
     Когда он открыл глаза, картина  была  готова,  а  Сариза  по-прежнему
стояла у двери хижины и робко смотрела на него.
     - Ну, как? - спросила она.
     - Посмотри сама.
     Она подошла к нему. Они оба смотрели на картину. Вдруг Нисмайл поднял
руку и обнял ее за плечи. Она вздрогнула и теснее прижалась к нему.
     На картине была изображена женщина с человеческими  глазами  на  лице
метаморфа, а фоном служили  беспорядочные  разводы  красных,  оранжевых  и
розовых тонов.
     - Теперь ты узнал то, что хотел? - спокойно спросила она.
     - Это тебя я тогда видел на поляне? И потом еще несколько раз?
     - Да.
     - Зачем ты это делала?
     - Ты был мне интересен. Я хотела знать о  тебе  все.  Я  ведь  ничего
подобного раньше не видела.
     - И все-таки я не верю в это, - прошептал он.
     Она показала на картину.
     - Тебе придется поверить.
     - Нет, нет...
     - Теперь ты знаешь ответ на свой вопрос.
     - Я знаю одно: ты - человек, а картина лжет.
     - Нет, Терион.
     - Докажи мне это. Изменись прямо сейчас. - Он снял руку с ее плеча  и
сделал шаг назад. - Сделай это для меня.
     Она взглянула на него с грустью и мгновенно изменила свой облик, став
точной  копией  Нисмайла  -  она  уже  делала  это   раньше.   Неоспоримое
доказательство! У Нисмайла задергалась щека. Он не  отрываясь  смотрел  на
Саризу, и  она  снова  изменилась,  на  этот  раз  превратившись  в  нечто
чудовищное, кошмарное - рябое  шарообразное  существо  с  обвислой  кожей,
огромными глазами и загнутым черным клювом. Потом снова стала метаморфом -
высокого роста, с впалой грудью, плоским,  невыразительным  лицом.  А  еще
через мгновение превратилась в прекрасную Саризу с копной каштановых волос
и стройной точеной фигурой.
     - Нет, - сказал он. - Только не это. Больше не надо маскировки.
     Она снова стала метаморфом. Он кивнул.
     - Хорошо. Оставайся такой. Так лучше.
     - Лучше?!
     - Да. Какая есть, ты гораздо красивее. Обман всегда безобразен.
     Он взял ее за руку. На ней было шесть пальцев, длинных и тонких,  без
ногтей и, похоже, без суставов. Кожа ее была гладкой и слегка блестела,  а
на ощупь казалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Он  обнял
ее за худые плечи. Она по-прежнему стояла неподвижно.
     - Теперь мне нужно идти, - наконец сказала она.
     - Останься со мной. Живи здесь.
     - Даже после всего этого?
     - Да. Живи со мной и оставайся такая, какая ты есть.
     - Ты на самом деле этого хочешь?
     - Очень, - сказал он. - Останешься?
     - Когда я пришла к тебе впервые, - сказала она,  -  я  хотела  просто
посмотреть на  тебя,  поиграть  с  тобой,  может  быть,  даже  подразнить,
причинить боль. Ведь ты был мой враг. Люди всегда были для нас врагами. Но
когда мы стали жить вместе, я поняла, что не могу ненавидеть тебя.  Именно
тебя, понимаешь?
     Как странно  было  слышать  голос  прекрасной  Саризы  из  уст  этого
нечеловеческого существа! Как это все похоже на сон, думал он.
     - Мне захотелось остаться  с  тобой  навсегда,  продолжать  эту  игру
вечно. Но всему пришел конец. И все же  мне  по-прежнему  хочется  быть  с
тобой.
     - Оставайся, Сариза.
     - Я останусь, если ты на самом деле хочешь этого.
     - Я же сказал тебе.
     - И ты меня не боишься?
     - Нет.
     - Напиши меня снова, Терион. Докажи мне  это  своей  живописью.  Хочу
увидеть твою любовь ко мне на полотне. Тогда я останусь.
     Он писал ее каждый день, пока у него не кончились холсты, которыми он
завесил стены своей хижины: Сариза и  дерево  двикка,  Сариза  на  поляне,
Сариза на фоне вечернего тумана, Сариза в сумерках - зеленое  на  красном.
Он не мог изготовить холстов больше, хотя и пытался. Но это уже  не  имело
значения. Они совершали  вдвоем  далекие  путешествия  в  самые  различные
уголки этого бескрайнего леса.  Она  показывала  ему  все  новые  и  новые
деревья, цветы, обитателей джунглей - зубастых ящериц, золотистых земляных
червей, каких-то мрачных существ, которые целыми днями дремали в  болотной
тине. Они почти не разговаривали - им больше не нужны были слова.
     День  шел  за  днем,  неделя  за  неделей.  На  этой  земле,  где  не
наблюдалось смены сезонов, ход времени был не заметен. Может быть,  прошел
месяц, а может, полгода. Они всегда были одни. Сариза говорила ему, что  в
джунглях полно метаморфов, но они не  показывались  им  на  глаза,  и  она
надеялась, что так будет продолжаться вечно.
     Однажды он ушел проверить капканы. Моросил  мелкий,  непрекращающийся
дождь. Спустя час Нисмайл вернулся и сразу почувствовал: что-то случилось.
Подходя к хижине, он увидел четырех метаморфов и понял, что один из них  -
Сариза, хотя какой именно, сказать не мог.
     - Подождите! - закричал он, когда они шмыгнули мимо, и побежал следом
за ними. - Что вы хотите с ней сделать? Отпустите ее! Сариза! Сариза!  Кто
они? Что им от тебя нужно?
     И вдруг один из метаморфов обернулся прекрасной  девушкой  с  пышными
вьющимися волосами. Но это продолжалось всего мгновение - и вот уже  снова
впереди были четыре метаморфа - они, как  тени,  скользили  в  направлении
непроходимой чащи. Дождь пошел сильнее, опустился  густой  туман.  Нисмайл
остановился на краю поляны, в отчаянии слушая шум дождя и  рев  реки.  Ему
показалось, что он услышал плач, крик о помощи, но это мог  быть  какой-то
лесной звук. Не имело смысла бежать за метаморфами  в  этот  мрак,  в  эти
туманные джунгли.
     Он больше никогда не видел Саризу, да и других метаморфов тоже,  хотя
какое-то время еще надеялся, что столкнется с ними где-нибудь в  лесу.  Он
даже был готов принять смерть от них, потому  что  одиночество  стало  для
него невыносимым. Но этого не случилось, и когда стало ясно, что он  живет
в своего рода изоляции, лишенный возможности встретить не  только  Саризу,
но и других метаморфов, понял, что больше не может  оставаться  здесь.  Он
упаковал картины с изображением Саризы, разломал свою хижину и  отправился
в длинный и опасный путь - назад, к цивилизации.
     Он добрался до границ королевства Кристальных городов  за  неделю  до
своего  пятидесятилетия.  За  время  его  отсутствия  король  Трейм   стал
понтификом, а  его  место  занял  король  Вилдивар,  человек,  далекий  от
искусства. Нисмайл снял мастерскую на берегу  реки  Сти  и  снова  занялся
живописью. Он работал  только  по  памяти,  изображая  на  своих  полотнах
темные, таинственные джунгли с притаившимися за деревьями метаморфами.  Но
в этом радостном, беззаботном мире его картины не пользовались спросом,  и
поначалу у него было очень мало  покупателей.  Через  какое-то  время  его
работы приглянулись герцогу Кьюрайна, которому наскучили  безмятежность  и
совершенные  формы  окружающего  мира.  Под  влиянием  герцога  творчество
Нисмайла стало приобретать популярность, и  в  последние  годы  жизни  его
картины охотно раскупались.
     С его работ повсюду писали копии, хотя, как  правило,  безуспешно.  О
его таланте спорили критики, о нем писали биографические очерки.
     - У вас такая странная, не поддающаяся объяснению, живопись, - сказал
ему один из специалистов. - Вы изобрели какой-то свой метод и пишете  свои
сны?
     - Я работаю только по памяти, - сказал Нисмайл.
     - Осмелюсь предположить, что ваши воспоминания мучительны.
     - Совсем нет, - ответил Нисмайл. - Моя работа помогает мне  сохранить
в памяти самое счастливое и радостное время моей жизни - миг любви.
     Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль... Туда, где  в  мягком,  густом
тумане вздымались высокие, стройные деревья, опутанные лианами.